Нигде
После
окончания художественного училища я была, в качестве
"молодого специалиста", "распределена" на три года в
государственное дизайн-бюро. Мое первое место работы
было очень советским: народ вокруг меня работал над
мыльными пузырями проектов, коротая время в бесконечных
чаях, курении, и совместных походах туда-сюда, в
границах бюро. Для меня там было очень мало работы; я
отказывалась понимать, почему я не могла приезжать в
бюро только тогда, когда мне было что там делать, и
почему я должна изображать видимость бурной активности.
Под предлогом изучения иностранных дизайн-журналов я
часами сидела в библиотеке, читая о Веданте, Джайнизме,
Брахманизме, Буддизме, Вивекананде, Рамачараке
(почему-то библиотека изобиловала книгами на эти темы),
западных философов – о чем угодно, только не о
Христианстве, а дома бесконечно крутила “Небо становится
ближе” и "Танцы на грани весны" БГ. Мое место работы и я
совершенно не подходили друг другу. Серая вата вернулась
на свое место.
Я подозреваю, что перестройка оказала влияние
преимущественно на так называемую “творческую
интеллигенцию” и места ее обитания, и почти не затронула
остальных. Возможно, нормальность тербует времени на то,
чтобы к ней привыкли и пропитались ей. Я, разумеется,
могу только предполагать: я мало где бывала и большую
часть времени чувствовала себя идиоткой ввиду моего
бесконечного экзистенциального шока от всего, что было
несвободой и ненормальными отношениями между людьми
(нормальными, по моему мнению, были люди
в
раннем детстве,
атмосфера в училище, да то, что
улавливалось на
рок-концертах тех, кто только-только вышел из подвалов
во время перестройки).
В конце концов мне удалось уйти из дизайн-бюро и найти
идеальную для меня работу: я стала художником по вызову.
Фирма звонила мне, когда у них была работа – графики,
плакаты, схемы, еще что-то, я забирала ее и выполняла ее
дома, под звуки записей на черных пластинках, а также
радио “Орфей”. “Орфей” транслировал высококультурные
голоса, интересно рассказывавшие о композиторах, и
незаезженную музыку. Я регулярно ездила домой к И.И.А.,
ради показа моих работ и бессознательных глотков
нормальности. Она старалась уговорить меня поступить в
Полиграфический институт, который она когда-то
закончила. В холодный зимний день, в метель я
отправилась на окраину Москвы взглянуть на институт и
близоруко потерялась. Когда я, наконец, нашла его, он
показался мне настолько будничным и скучным, что я даже
не заглянула внутрь.
Где-то среди тех, довольно невзрачных, лет, произошла
моя первая встреча с евреем-ортодоксом: мой друг, тоже
еврей, но атеист, должен был забрать у него книгу.
(Вместе с этим другом, во время августовского путча в
1991 году, мы пытались убедить солдат, сидевших в танках
около станции метро Площадь Революции, не слушать
приказов – яркий момент.) Квартирка была темноватой,
пахла супом, ее окна были грязны от пыли, но общее
впечатление было почему-то положительным. Где-то в ее
сумерках я различила низенького мужчину в черном костюме
и ермолке. Впечатление было мимолетным, но сильным;
вскоре я начала читать об Иудаизме (он показался мне
убедительным и уютным), но вскоре вернулась к восточным
религиям и в конце концов стала буддисткой.
далее
к оглавлению
|