"По мощам и миро": Pussy Riot как рвотное средство
против лжи во Имя Христово


[Cтатья написана, прежде всего, для сестер и братьев во Христе.]

Австралия, 11.43 утра, 17 aвгуста 2012 года. Я печатаю эти слова за несколько часов перед оглашением приговора суда над панк-феминистской группой Pussy Riot. Приговор, каким бы он ни был, ничего не изменит в моей оценке явления, называемого в прессе "панк-молебен в Храме Христа Спасителя", и поэтому неважно, когда эта статья будет закончена. Впрочем, лучше бы поскорее, т.к. очень хочется выблевать все это из себя. Именно выблевать – это слово гораздо более адекватно определяет цель моей статьи, чем оценка. Оценивать можно единичные явления: неприличное поведение отдельных пастырей, прихожан, приходов, и даже ереси. Но глобальную подделку-перевертыш, ложь во Имя Христово, можно только интуитивно ощутить и выблевать, как яд, пока не поздно. Ложь под прикрытием святого, особенно ложь пастырей, имеет свойство незаметно, но действенно туманить сознание своих же - верующих, составляющих Тело Христово, т.е. Церковь.

Признаюсь, яд проник и меня тоже, мешая сразу понять смысл "панк-молебна". Моей первой реакцией на увиденное в Интернете видео подпрыгивавших на фоне икон девушек в разноцветных скоморошных нарядах было нечто вроде "Kакой кошмар! - Kак это возможно, почему их не выведут?" Мне, иконописцу, присуще обостренное чувство гармонии и того, как полагается вести себя в храме. Впрочем, даже тогда у меня не было ощущения богохульности  происходившего. Нелепости, дикости - да, в основном, потому, что мне ясно было, что "скоморохи" даже не знали, как креститься и в какую сторону поворачиваться. Окажись я в тот момент в храме, я бы, вероятно, вытолкала прыгавших наружу, потому что задирать ноги в храме и играть на гитарах не подобает. Тогда я не обратила внимание на ключ к происходившему: в каком именно храме творилось это неподобающее и не вдумалась в его символизм.

Об истории собора Христа Спасителя в Москве известно всем: сооруженный в честь победы в Отечественной Войне 1812 года, "в сохранение вечной памяти того беспримерного усердия, верности и любви к Вере и Отечеству, какими в сии трудные времена превознес себя народ российский, и в ознаменование благодарности Нашей к Промыслу Божию, спасшему Россию от грозившей ей гибели"[1], взорванный в 1931 г., и выстроенный вновь в 1994-97 гг. Выстроенный, как многократно повторялось и повторяется, как символ возрождения России. Именно на восстановление символа возрождения я, тогда студентка, пожертвовала скромную сумму. Помню мое разочарование, когда я узнала, что восстановление собора планировалась как точное копирование разрушенного, а не как вариация на тему одного из других, эстетически более удачных, но отвергнутых императором, проектов. Я хорошо помню также и момент, когда я впервые вошла под своды нового храма. Я была уже вполне сознательной христианкой, т.е., христианкой по собственному, выстраданному выбору, живущей активной церковной жизнью. Еще при приближении к храму у меня появилось ощущение, что что-то было не так. Ближе – хуже: пропорции и детали, кладка, рельефы выглядели бутафорией. Под сводами меня огрело, иного слова не подберешь, дичайшее для сколько-нибудь богословски образованного человека изображение "Троицы Новозаветной" – Бога Отца, Бога Сына в виде Младенца, и Святого Духа в виде голубя[2]. Огрело не столько свой неканоничностью – таких неканоничных изображений, увы, множество в храмах России, а своей изобразительной ненастоящестью. "Вранье это все, перевертыш, дичь" – кричала роспись и весь храм. Сходные с этим изображения Новозаветной Троицы в других храмах тоже резали мне глаз, но было видно, что делали их, хотя и по богословскому невежеству, но искренне, и искренность искупала ревность не по разуму. Здесь же было нечто леденящее, холод имитации. В соборе было тяжело и гнетуще.

При всей моей тогдашней ревности неофитки я никогда больше не заходила в собор, про себя называя его "самоваром". Позже я узнала о поддельных, т.е. пластиковых, рельефах на его стенах, подземных автостоянках , сдававшихся в аренду залах - узнала от кого-то и отмахнулась " Поклеп это, не может быть – какие могут быть в храме стоянки?" Отмахнулась потому, что мое понимание святости Церкви было хотя и не упрощенно-наивным, но была у меня некая наивная вера в то, что священнослужители не могут сознательно идти на соглашательство с ложью, по крайней мере, большинство их. Неприятное впечатление, производимое собором, я объясняла дурным вкусом священнослужителей и их невежеством в церковном искусстве.

Чтобы понять масштаб обрушившегося на меня прозрения, последней оплеухой в котором был "панк-молебен", необходимо сказать несколько слов о том, чем является православный храм для верующего. Существует множество книг и статей о богословски обоснованном устройстве храма, о символизме его отдельных частей (в том числе изображений), и интересующие могут обратиться к ним. Я же скажу просто: по моему глубочайшему убеждению, абсолютно все в Церкви (Церкви как сообществе верующих и церкви-храме), от личной духовной жизни христианина до жизни Церкви в целом, измеряется Евхаристией, или Таинством Причащения. Евхаристия – это абсолютная отправная точка и мерило всего и, если держать это в уме, многое начнет проясняться даже без детального знания символов.

Таинство Причащения, которое является буквальным соединением с Богом, предельной степенью богообщения, доступного человеку в этом мире – это то, ради чего строится храм. Не ради чтений Евангелия, песнопений, общения, и прочего, а ради того, чтобы все верные могли причаститься Тела и Крови Христа, по Его заповеди, становясь мистическим Телом Христовым. Именно этой цели обожения подчинено в храме все, от его архитектуры до формы подсвечника. Ни одно изображение, ни один предмет, находящийся в храме, не может быть поддельным или лживым. Мы верим, что на Литургии присутствуют не только прихожане, но и невидимая Церковь – Иисус Христос, ангелы, святые, и поэтому пишем на стенах их изображения. Мы верим, что мы сами становимся частью мистического Тела Христова во время Евхаристии – и именно этот факт отражается в видимом мире, когда прихожане, стоящие перед Жертвенником, включаются в ряды святых на стенах. Это предельно просто: как мы верим и как оно есть, так мы и изображаем, без постмодернистких "как бы", и именно поэтому в храм запрещено приносить все искусственное, в том числе, искусственные цветы – это фальшивка, имитация реальной жизни. Христианин не может верить наполовину: он либо верит и знает, что в Таинстве Причастия соединяется с Христом, либо не верит и не знает, и эта бескомпромисстность и простота веры определяет его отношение к себе и окружающему миру.

Если христианин верит в то, что, причащаясь, он становится сосудом, содержащим Иисуса Христа, что его руки – это руки Христа, он никогда не сможет спокойно мириться с любым диссонансом, который вносит полуправда, полуложь, и которые по сути своей есть просто ложь и мерзость. Способность услышать "звоночек", сообщающий о наличии подделки, дается благодатью в причащении Тела и Kрови Христа, который есть Истина и Жизнь. Этот звоночек, будучи даром благодати, ни в коей мере не является заслугой верующего. Итак, если мы верим в то, что храм - это дом Бога, как мы смеем загрязнять его тем, что не имеет отношения к Богу и Евхаристии? Если мы верим, что в причастии мы соединяемся с Иисусом Христом, если мы верим в то, что здесь и сейчас совершается Жертва и на Престоле в Чаше находится Спаситель, то как мы можем допустить наличие в этом же храме стоянок и моек для машин, банкетных залов, и прочего неподобающего? Как это возможно, что Престол с Чашей находится над стоянкой машин и прочими "помещениями", не имеющими отношения к богослужению? Сказать, что "они за стеной или под полом" – фарисейство и мерзость, гораздо большая, чем честный ответ "нам стыдно, но нам деньги нужны". Почему хуже? – потому, что в первом случае служитель Церкви лукавит, подменяя интуитивную реакцию здорового сознания формальной логикой и тем самым приучает свою паству к не различению мерзости, а во втором говорящий признает, что да, мерзость. 

Я признаю, что довольно-таки сложно объяснить, оперируя логикой, почему стоянка для машин под храмом является мерзостью. Точно также, я не могу логически объяснить, почему меня выворачивает от обычая обходить прихожан с блюдечком для пожертвований именно во время Евхаристии, после "Отче наш" или, что еще хуже, от столика с блюдечком, на которое причастники почему-то должны класть деньги непосредственно сразу после причастия. Я ничего не могу сказать по этому поводу, кроме того, что, если не упускать из виду факт, что в храме все символично, подобный столик с блюдечком воспринимается как "приспособление для оплаты Крови и Тела Христова". Именно чудовищность этого символа виновата в том, что ничто не могло вынудить меня "заплатить" за причастие, но перевернуть столик очень хотелось. Таким образом, мои причины для нравственной тошноты несколько иные, чем у тех, кто от Церкви далек, но очень возмущен ее материалистичностью. Далекие от Церкви материалисты возмущаются мерседесами, дорогими часами, таинственными “поборами” и Церковной собственностью. Я же, будучи членом Церкви, возмущаюсь тем, как поборы производятся и формальной логикой лжи, которая богохульству дает вполне удобоваримое, по-человечески понятное, объяснение "во время Евхаристии проще всего набрать нужную сумму, а храм надо содержать". Храм, таким образом, ставится выше Тела и Крови Христа, но почувствовать кощунственность этого может только тот, кто остро чувствует, что такое Тело и Кровь. Формальная логика говорит "может быть, и ничего - мы-то знаем, что мы не платим за причастие", а совесть нелогично кричит "да как вы смеете богохульствовать!" и требует принести "благоукрашение храма" в жертву абсолютной Жертве.

Читающий эти строки может задасться вопросом, при чем здесь Pussy Riot – уж не при том ли, что "молебен" стал очередным, только особо креативным, богохульством? Нет, я так не считаю; Pussy Riot здесь при том, что их "панк-молебен" стал чем-то вроде землетрясения, которое, покривив и покосив здание, обнажило ту самую "срань Господню", под которой я понимаю "срань в обличье Православия", мерзость, творимую в доме Божием народом Божиим. Покровы сьехали, и внутренность неприкрыто засмердела. 

Главным источником теперешней вони, по моему мнению, является извечная болезнь России: низведение Христианства до средства национальной самоидентификации, некоего государственного культа и, в связи с этим, неизбежное сращивание Церкви с государственной властью. Причем, ересь филетизма[3] (главенство узко-национальных, политических идей над универсальными христианскими) принимает удивительно разнообразные формы, охватывая не только православных, но и агностиков и даже атеистов. Эту ересь можно наблюдать в австралийских храмах РПЦ, где пришедшим нерусским (англосаксам, аборигенам, эфиопам, даже грекам) говорят "это русский храм, зачем вы пришли?". Это и грезы о восстановлении в России монархии непременно под православным соусом, причем Православие играет роль именно соуса к главному блюду. Это и бесчисленные заявления агностиков "нам надо объединиться и поддержать Церковь, а то русских забьют азиаты и прочие нехорошие люди". Это и атеисты, деловито ставящие свечку в храме и на вопрос "зачем, вы же не верите?" возмущенно отвечающие "а мы что, не русскиe? – традиция же!". Это, наконец, Путин, с постным лицом крестящийся в "главном храме России" на Пасху, а на новый год заявляющий, что он "дракон, рожден в год дракона".  О Православии любят вспоминать, когда это удобно, особенно в связке "Россия – национализм – враги". Но тот, у кого есть мерило – Христoc, не может испытывать от этих рассуждений ничего, кроме стыда и праведного гнева. Россия ли больше Царствия Небесного, а монарх – Христа? Да, для националистов, язычников, агностиков, и атеистов, несомненно, больше – но как могут христиане к ним примыкать, унижая тем самым Христа? И, самое главное, как могут примыкать к ним те, чьими руками совершается Евxаристия - как могут они унижать Бога, того самого Бога, о преложении хлеба и вина в Тело и Кровь Которого они за каждой Евхаристией молятся?   

Двоеверие и подмены были в Церкви всегда, но особенно бесстыдно они вылезли наружу (по крайней мере, для меня) во время суда над Pussy Riot.

Из речи прокурора: "Вульгарно, вызывающе, цинично перемещались по солее и амвону", "пытаясь обесценить веками оберегаемые и чтимые традиции и догмы", "посягнув на равноправие и самобытность РПЦ", "посягая на сакраментальность и не реагируя на призывы".
Это не речь верующего и даже не неверующего, но добросовестно изучившего специфику вопроса  человека – это речь попугая. Эти слова могли бы быть произнесены националистом, язычником, безверующим – кем угодно, кто усвоил, что Православие является "национальным атрибутом", а Церковь – отправителем некоего государственного культа. В нехристианском контексте они вполне естественны. В христианском – жгуче-позорны и фарсовы.

Именно слова прокурора и суд являются оскорблением христианам, а не "панк-молебен", по одной простой причине: речь прокурора абсурдна и лжива, суд лжив, а епископы Церкви молчат, несмотря на то, что суд оперирует понятиями, которые имеют смысл только внутри Церкви. Использование в ходе суда церковных понятий откровенными невеждами, для которых сакральность равна сакраментальности – это плевок в лицо Церкви, точно такой же, как и "столики для платы за причастие". Адвокат подсудимых задает вопрос:
"Почему в храме Христа Спасителя проводятся банкеты и корпоративы? Почему Bony M могут выступать в храме, дрыгаться и исполнять непристойные песни, а девушек, исполнивших политическую песню, судят по Уголовному кодексу?"

Ах, как наивен вопрос, и как просто на него ответить, следуя той самой формальной логике: банкеты и корпоративы проводятся не в храме, а в "залах", а "панк-молебен" был в храме. Нет, господа логически мыслящие: банкеты проходят именно в храме, хоть и под землей, под куполом с "Троицей Новозаветной", и не так, как трапезы в монастырях – те происходят в отдельных помещениях в удалении от храма, да и если не в удалении, то трапезничают  там монашествующие да паломники, во славу Божию и под чтение молитв, а не аккомпанимент "Ra-Ra-Ra-Rasputin" и тостов. 

Вопрос о двойных стандартах и подменах, прозвучавший на суде, является вполне законным, и я расширю его, присовокупив мои личные, давно меня мучившие, вопросы:

Почему "главный собор России" представляет собой подделку, а именно, безнес-комплекс в оболочке храма? Почему вы, епископы РПЦ, не чувствительны к кощунству подобного рода?

Почему во множестве храмов РПЦ Евхаристия совершается под шелест купюр и звон монет, и поборы кощунственно соединяются с преложением Святых Даров?

Почему, несмотря на то, что апостольские правила обязывают каждого христианина, не имеющего смертного греха, причащаться за каждой Евхаристией без исповеди, в храмах РПЦ причащение воможно только после исповеди, т.е., гораздо реже, чем это предписано канонами?
Верующий, желающий поступать согласно апостольским правилам и своим духовным нуждам, вынужден совершать формальную исповедь, которая на деле является Таинством Покаяния, не зависящим от Таинства Причастия. Почему Таинство Покаяния превращается в "пропуск к причастию", т.е., профанацию Таинства? Почему фарисейски соблюдается поздний российский обычай "к причастию только после исповеди и многодневного поста", появившийся во время крайнего духовного упадка 19 в., когда православные были понукаемы сросшейся с государственным аппаратом Церковью к причастию раз в год только ради того, чтобы доказать свою благонадежность (о чем  давалась соответствующая справка)? Почему из-за этого правила верные не могут соединяться с Христом так часто, как они могут и как им было заповедано, в то время как священство причащается за каждой Литургией? 

Почему вполне языческоe заявление "православного христианина" Путина о своей причастности к "роду и году дракона", не было осуждено РПЦ публично, дабы у паствы не было соблазна уклониться в язычество?

Почему вы, епископы РПЦ,  не вмешались в “процесс” над панк-группой, а предпочли молчать, пока власть, используя имя Церкви и Имя Христа – т.е., хуля их – не разделается со своими и, видимо, вашими, врагами? Почему вы не вмешались в процесс из христианского сострадания к обвиняемым?

Т.к. вы мне не ответите, я отвечу сама. Какими бы ни были ваши мотивы, главная причина одна: вы ведете себя так потому, что Иисус Христос перестал быть вашим мерилом и точкой отсчета, несмотря на вашe частое, согласно сану, причащение. Тот, кто действительно имеет Христа внутри себя, не может лгать или трусливо молчать, или, что еще хуже, заграждать другим путь к Христу – физически не может. Он может ошибаться, может дать в ухо, как св. Николай Арию (заметьте, своими руками, за что и был выдворен с Вселенского Собора), если считает, что его вера оскорблена, но лукавить, говоря, что "корпоративы проходят не в храме" и пресмыкаться перед земным царем ради "укрепления Церкви Небесного Царя" он не станет. Христианин может вытолкать панков из храма, по дороге дав им пару тумаков, но он не станет кричать о "сожжении ведьм" или просто молчать, злорадно наблюдая за судом-фарсом.

Ваш главный собор вполне вас достоин – ложь и тонкая подделка от начала до конца, мерзость, прикрытая формой благочестия и спекуляцией на истории, подозрительно смахивающий на "музей Православия" из повести Антихрист В. Соловьева. "Символ возрождения России" на деле является символом ее разрушения. Вы знаете не хуже меня о разрушении архитектуры старой Москвы и о разрушении российской культуры как таковой, но я не помню, чтобы кто-либо из вас публично осудил правительство России за намеренное разрушение истории и культуры народа, о благе которого вы так любите говорить. Архитектурные подлинники заменяются бетонными бездушными имитациями-копиями, а настоящая российская культура – смердящим суррогатом, но вы молчите, молчите до тех пор, пока соблюдаются относительные пропорции фасада.  Вас не оскорбляет окружающая вас санкционированная правительством непотребщина, не возмущает непотребщина, исходящая от самого правительства, но возмущает "дрыгание ногами в храме". 

Я не знаю, что за люди Pussy Riot, верят ли они в Бога или нет, но я знаю, что Бог волен избирать в качестве своих орудий очень "неподобающих" людей. Чем дальше я размышляю о происшедшем, тем яснее мне становится, что "панк-молебен" был знамением, знали об этом Его орудия или нет.

Никакого богохульства не было – ни формально, ни по сути. Pussy Riot не хулили (т.е., оскорбляли) Бога, не крушили иконы, не рушили кресты, не врывались в алтарь. Они совершили свой "панк-молебен" в единственном месте, где он был, как говорит мне мое христианское чувство, вполне подобающим – в имитации православного храма, подделке. Это явление соединило в себе черты крайне неподобающего и крайне подобающего, и в то же время необычайно убедительного, видимого во всей полноте только тем, кто находится внутри Церкви. 

Участницы были, несмотря на "неподобающий вид", одеты согласно формальным требованиям: платок и юбка (замечательный комментарий фарисейской доктрине об особой благодатности юбок и платков). Они неподобающе стояли спиной к алтарю, но, если бы они стояли к нему лицом, тогда "дрыгание ногами" было бы кощунством – следовательного, стояние спиной было благочестивым и подобающим. Обращаясь к Пресвятой Богородице, они крестились неловко – и на память сразу же приходил Путин и иже с ним, в этом же соборе. Они выкрикнули то, что должен бы был выкрикнуть Патриарх, или любой епископ или иерей. "Ругань", на которую так обижены иные православные, была единственно возможной формой, в которую облекается реакция потрясенного человека, встретишегося с запредельно-неподобающим. Так и я, услышав от некоего иерея РПЦ утверждение, что "Ветхий Завет надо отменить, т.к. в нем много чуши" произнесла про себя "oh shit!" ("дерьмо!"). Ругательства срывается с уст редко ругающихся людей, когда они внезапно видят разверзшуюся бездну. Я не знаю, можно ли назвать ли девушек юродивыми, но по форме и смыслу их "молебен" был, безусловно, юродством. "Молебен" был продуман до мельшайших деталей, вернее, не продуман, а угадан или дан – своего рода зеркало или система зеркал. На любой упрек здесь есть ответ, даже на "Богородица, стань феминисткой!" – это была просьба, а не "указание" как представляют это иные, т.к. эти слова пелись на коленях.

Я понимаю "панк-молебен" как вопль невыносимости существования во лжи и попытку избавиться от нравственной тошноты. Более того, я сама неоднократно испытывала желание выкрикнуть если не "срань Господня", то нечто похожее по смыслу, при виде непотребств в церковной ограде, упомянутых мною выше.

Но что, если я ошибаюсь, и "панк-молебен" на деле был хулиганством или даже провокацией? А ничего, ровным счетом ничего – святые отцы Церкви учат нас, что нужно приписывать другим хорошие намерения, а если мы ошибаемся, то извлекать полезное из дурного, и Господь воздаст сторицей. Даже если это и была провокация, это ничего не меняет в моем прозрении, вернее, резком улучшении моего зрения. Все очень просто: христианам не следует беспокоиться о провокациях, внешних врагах, тайных обществах, т.к. у нас есть всегдашенее мерило – Христос и наше желание быть с Ним. Даже если нам говорят, что наше следование заповедям Христовым "сделает Церковь более уязвимой" или "ослабит Россию", и т.п., мы не можем руководствоваться этими соображениями, т.к. они отдаляют нас от Христа. Если раньше подобные постулаты заставляли меня задуматься на минуту, то теперь они стали для меня ничем, и за это мой низкий поклон Pussy Riot. Процесс над ними показал, какой "сранью Гоподней" может стать народ Господень, в своей ревности о возмездии не брезгуя сотрудничеством с кем угодно: националистами, политиками, лжецами, и прочими выразителями чисто земных интересов. Христос требует милосердия, неотмирности, Его, Христовой, безумной для мира, правды.  Думать земными категориями –  значит унижать Христа, ставить небесное на службу земному, Бога – человеку. Это и есть настоящее богохульство, а не "дрыгание ногами в храме".

Анна Терентьева, 18 августа 2012 г.