“Вся вечность не так ценна, как тот день, в который “Песня Песней” была дана Израилю; все книги Писания святы, но Песня Песней – это Святая Святых” (Рабби Акива, 1-2 вв. н.э.)
Как это часто подчеркивается иудейскими и христианскими авторами, “Песня Песней” не похожа ни на одну книгу Ветхого Завета. Она не описывает извилистую историю человечества как “Бытие”. Она не провозглашает заповеди Бога, согласно которым Израиль должен жить, если он хочет оставаться избранным народом Божиим, как “Исход”. Она не выражает огромные боль и гнев Бога, Который вновь и вновь предается Своим народом, как книги пророков. Это правда, что некоторые пророки описывали взаимотношения Бога с Израилем в терминах брачной любви. В то время как эти термины были не просто метафорами, но указывали на метафизическую реальность, на природу любви Бога к человечеству (которая наиболее адекватно может быть описана в терминах супружеской любви), внимание пророков было сосредоточено на развертывании событий в конкретное время истории Израиля и в грядущие времена (приход Мессии). Аллюзии к божественному Супругу и неверной жене, даже блуднице, служили подобающим описанием поведения Израиля по отношению к Богу. Говоря о временах, совершенно очевидно, что книги пророков актуальны и в наше время и будут актуальны до конца времен, потому что они показывают человеческое отношение к Богу, которое, подобно идущей вниз спирали, повторяется в разные времена и так и будет повторяться – до тех пор, пока времени больше не будет. “Песня Песней”, как мне кажется, принадлежит к этой “нет-больше-времени” категории. Это есть сейчас и будет всегда, вне времени = без времени, как и любая встреча души с Богом, в любви; или двух людей в любви; или же, обобщенно говоря, двух личностей в любви.
“Песня Песней” – это олицетворение предельной кристалльной простоты. В ней нет абсолютно ничего, кроме любви двоих, непреодолимо влекомых друг к другу. Природа любви Бога к Израилю (иудаистическая интерпретация)/любовь Бога к человеческой душе и этой души – к Богу (христианская интерпретация) описана здесь на языке двух влюбленных, опьяненных взаимыми откликами. Бог открывает Себя самым простым из всех возможных методом; его откровение о Самом Себе – это откровение о Своей сущности, Любви (Бог есть Любовь), любовно действующей на человеческую душу, которая в свою очередь, будучи созданной по образу и подобию Бога (Который есть Любовь), способна ответить Ему любовью, данной Им ей изначально. Я пытаюсь выразить, что самая сущность Бога, т.е. нечто, мысль о чем заставляет верущего содрогаться от осознания собственной малости, может быть описана посредством вполне человеческой любви-эроса, известной аблолютно всем. И не только описана, но и узнана на опыте.
Слово “на опыте” является здесь ключевым. Бог дает понимание того, как Он любит, посредством человеческого опыта взаимной любви. Бог любит Свою невесту, человеческую душу, подобно тому, как жених любит свою невесту. Душа любит своего Бога подобно тому, как она любит своего жениха. Я пытаюсь сказать, что Бог открывает природу Своей любви посредством аллюзии на желание взаимных отношений и на блаженство опыта взаимной любви-эроса. Он не описывает Свою любовь, но говорит, устами человеческого жениха: “Вот, зима уже прошла; дождь миновал, перестал; цветы показались на земле; время пения настало, и голос горлицы слышен в стране нашей; смоковницы распустили свои почки, и виноградные лозы, расцветая, издают благовоние. Встань, возлюбленная моя, прекрасная моя, выйди! Голубица моя в ущелье скалы под кровом утеса! Покажи мне лицо твое, дай мне услышать голос твой, потому что голос твой сладок и лицо твое приятно.”
Вне зависимости от того, желает ли он этого или нет, читающий эти строки уже в некоторой степени узнает любовь Бога, посредством своей памяти или предчувствия влюбленности. Именно поэтому, я думаю, Рабби Акива называет “Песню Песней” “святая святых”, т.е. таинственным священным чертогом, местом обитания Бога в этом мире, где может произойти встреча с Ним. “Песнь Песней” делает любовь Бога ощущаемой или воплощеной, так сказать, посредством людей во плоти и крови.
“Песнь Песней” для меня выглядит внезапно прорывающeйся сквозь пот и кровь Ветхого Завета мечтой Бога об отношениях с нами, такиx, каких Он желал, когда создавал нас по Своему образу и подобию. Прадоксально, упрямая настойчивость божественного Любящего, Который не способен расстаться со своей мечтой, словно бы черпает надежду в идеале человеческой взаимной любви. Это также Его вечный обет человечеству, которое, в остальном Ветхом Завете, выглядит безнадежно неспособным понять его.
Кажется странным сейчас, что я никогда не замечала в Новом Завете такого же внезапного прорыва или, лучше сказать, “внезапного погружения в тайну внутренней жизни Бога” – до момента, когда я услышала в церкви строки из пятнадцатой главы Евангелия от Иоанна, в пятую неделю по Пасхе. До этого я бесчисленное множество раз слышала их на Срастной Седмице, но только в тот момент заметила, насколько они стоят особняком даже в Евангелии от Иоанна, которое для меня является самым интимным и по-человечески хрупким – и в то же время выражающим высочайшие тайны Бога. Эти два аспекта всегда вместе, каждый из них взаимно проясняет другой:
“Как возлюбил Меня Отец, и Я возлюбил вас; пребудьте в любви Моей.
Сия есть заповедь Моя, да любите друг друга, как Я возлюбил вас.”
В этот раз слова эти поразили меня не из-за того, что они означали, но из-за моего внезапного осознания, что их смысл и последствия были целиком зависимы от Того, Кто их произносил. В них отсутствует что-либо описательное, как “самоотверженная любовь” и т.п. Возможный аргумент, что приближающееся Распятие уже внесло тему самоотверженной любви, не является здесь состоятельным, т.к. совершенно ясно, что ученики в то время были не способны осознать этот факт и поэтому бесполезно было бы апеллировать к нему; Христос говорит здесь с ними как (выражаясь Его собственными словами) с “детьми”, которые испуганы из-за приближающейся разлуки, возможно, навсегда. Он уверяет их, что они снова будут с Ним; обещание сделано Им на основании Его неперестающей любви к ним, т.е. той любви, какую они опытно знали до настоящей минуты: “Не оставлю вас сиротами, приду к вам.” После этого Он, на основании Своей любви к Своим ученикам, открывает им тайну Своих отношений со Своим Отцом и, в завершении, вводит апостолов в эти отношения в Своей первосвященнической молитве “да будут все едино, как Ты, Отче, во Мне, и Я в Тебе, так и они да будут в Нас едино”.
Я забежала вперед; я пытаюсь сказать, что откровение Бога о Себе Самом и о замысле Его творения, также как и в “Песне Песней”, раскрывается здесь в самых простых понятиях взаимной любви, известной на опыте. Но не так, как в “Песне Песней”, тайна божественной любви раскрывается не опосредованно, на примере пары влюбленных, но воплощена в Личности Христа и опытно познается как таковая. Но, если ученики знали любовь Христа во плоти и крови и таким образом имели непосредственный опыт, то как мы можем делать это сейчас и на каком примере?
Конечно же, это риторический вопрос. Христианство продолжается не вследствие добротности доктрины, но из-за того, что любовь Христа может быть познана и познается на опыте всеми, кто искренне этого желает. Однако, Христос сказал “любите друг друга, как Я возлюбил вас”. Возможно ли тогда испытывать любовь Христа, если Его ученики ненавидят друг друга? Я думаю, что да (хотя это и нечеловечески тяжело), если при этом есть отчетливое понимание того, что такое положение вещей ненормально и что эта ненависть не есть любовь, о которой говорил Христос. Но что, если эта пародия любви является общепринятой нормой?
Это уже не риторика. По какой-то причине, именно эти мысли промелькнули у меня, когда я услышала “Сия есть заповедь Моя, да любите друг друга, как Я возлюбил вас.” Эта фраза была прочитана священиником из моего ессе “Антиприст”, в котором я рассматривала феномен уменьшения, затемнения, и полного “уничтожения” Христа священиком-нарциссистом, не посредством его осознанных нарочитых действий, но просто в силу того, какой он есть. Конечно же, нарциссизм – это противоположность самоотверженности; Иисус Христос, будучи олицетворением самоотвержeнной любви, является предельной противоположностью нарциссиста. Они взаимно ислючающи; нарциссист не в состоянии уменьшить себя даже чуть-чуть, чтобы позволить Христу войти в его мир, поэтому для Него в нем нет места, даже если так получилось, что этот мир устроился в рамке христианской Церкви. И, поскольку рассматриваемый священник-нарциссист был скрытым нарциссистом, т.е. он использовал заимствованные христианские добродетели, чтобы замаскироваться/слиться к окружением и поскольку в литургичеcком контексте священник является иконой Христа, это выглядело так, будто в отсутствие Христа он вполне естественно присвоил себе Его роль. Это, в свою очередь, инициировало процесс медленного формирования псевдо-Христа, человека в священнических ризах Христа, так сказать.
Это формирование псевдо-Христа священником-нарциссистом из самого себя, было, по сути, заменой Христа некоей конструкцией, созданной падшим человеком. Вместо Нашего Господа – доброго, прорыващегося к душе, гневающегося, скорбящего, нежного – т.е., со всем, что присуще человеку, но никогда – холoдного или бесчеловечного, всегда полностью человека и полностью Бога – церкви предъявили обрывки гуманистических высказываний, терминологию нъю эйдж, фрагменты Писаний, чудесным образом потерявшие всю соль, идеи из серии “помоги себе сам” и т.п. – одним словом, некую формацию из составленных вместе разрозненных частей и грозившую распасться, лишь только сердце начнет биться чуть сильнее; слово “любовь”, написанное губной помадой, удерживало все это вместе. Удерживало – но недостаточно хорошо, чтобы предотвратить появление трещин, сквозь которые проглядывало нечто темное и довольно неприятное.
Я пытаюсь дать понять с помощью этих слов, что, даже если Антипристу удалось убрать Христа из церкви, он не смог произвести соответствующую по масштабу подделку, чья личность удовлетворительно соотносилась бы (хотя и пародийно) с Личностью Христа, с Его Человечеством и Его Божественностью – т.е. того, кто смог бы полностью оживить идею псевдо-Христа.
Похоже, что акт оживления был именно тем, что произошло, когда я услышала:
“Как возлюбил Меня Отец, и Я возлюбил вас; пребудьте в любви Моей.
Сия есть заповедь Моя, да любите друг друга, как Я возлюбил вас.”
На какую-то долю минуты я восприняла эти слова как произнесенные не Христом, а Антипристом. Я могу только догадываться, почему случилось нечто немыслимое и две фигуры слились в одну – вероятно, потому, что я различила эмоцию ненависти в голосе Антиприста. Но, даже если ненависти и не было, в нем несомненно был ноль человечской теплоты – поразительное отсутствие нормального эмоционального отклика, который обычно вызывают эти слова Христа у слышащих их христиан, включая читающего их вслух священника. Возможно, священнику в чем-то даже проще эмоционально откликнуться на них, потому что он, рукоположенный епископом, т.е. являющийся звеном в цепи апостольского преемства, может легко представить себя одним из апостолов или их преемником, задача которого – продолжать передавать эту любовь Христа этим самым прихожанам, которым он сейчас читает слова Господа. Вряд ли необходимо говорить, что эти слова излучают любовь, которая ясно ощущается, если только некто не разрушит ее, выразив эмоцию, прoтивоположную любви.
Это и было тем, что я внезапно поняла: апостолы вначале ощутили любовь (включая эмоцию) Христа и только потом они смогли уловить смысл Его слов. То же самое происходит и с другими христианами, с нами, которые не встретили Спасителя во плоти и крови; сначала мы были захвачены характером Христа, Его Любовью и Им, Кто есть Любовь и только затем, будучи повернутыми к Нему подобно тому, как частица металла поворачивается к магниту, мы можем по-настоящему начать постигать смысл Его слов. Уберите любовь, и все распадется на части.
Я уверена, что именно это со мной и произошло; с той только разницей, что я была захвачена эмоцией, противоположной любви, свободной от любви, и кем-то, кто в тот момент выглядел полностью бесчеловечным. Эмоция, противоположная любви Христа, превратила слова Христа в их противоположность, не изменив ни единой буквы. И эта перемена произошла, когда Христос поверял самые драгоценные и глубоко интимные вещи о Себе и Боге ближайшему кругу Своих учеников, в Евангелии от Иоанна.
В синоптических Евангелиях Христос всегда занят с людьми, насыщая, изгоняя бесов, исцеляя, уча, произнося суд Божий и т.д. Он всегда куда-то идет или окружен толпой народа или же встречает противостояние тех, кто Ему враждебен. Он крайне лаконично говорит о Себе; когда Он это делает, Он подчеркивает свое подчинение Своему Отцу (“Я пришел творить не Свою волю, но пославшего Меня Отца”). Сын Божий, от начала Cущий, пришел не затем, чтобы Ему служили, а чтобы служить другим, настаивает Он. Нигде в Евангелиях Его слова и действия не оставляют ни малейшей лазейки для духа нарциссизма – кроме одной. Довольно странно, но это выглядит так, что только когда Христос говорит о Себе и Своих отношениях с другими в самых простых терминах взаимной любви – когда Сын Божий отдает Самого Себя другим в акте совершенной любви – тогда зло может войти.
Рассмотрим Его слова в Евангелии от Иоанна, глава 15 и их естественное прочтение нарциссистом [выделено коричневым]:
Я есмь истинная виноградная лоза, а Отец Мой — виноградарь.
Лоза, т.е. я – главный, виноградарь – мой слуга.
Пребудьте во Мне, и Я в вас. Как ветвь не может приносить плода сама собою, если не будет на лозе, так и вы, если не будете во Мне.
Оставайтесь со мной. Если вы покинете меня, вы не сможете ничего сделать здесь [т.е. в церкви].
Я есмь лоза, а вы — ветви; кто пребывает во Мне, и Я в нем, тот приносит много плода; ибо без Меня не можете делать ничего.
Вы не ровня мне. Соглашайтесь со мной во всем и будьте мне слепо верны, и тогда вы сможете делать здесь все, что пожелаете; работайте на меня и вы сможете сделать многое; если вы будете противоречить мне, я сделаю вашу жизнь здесь невозможной.
Кто не пребудет во Мне, извергнется вон, как ветвь, и засохнет; а такие ветви собирают и бросают в огонь, и они сгорают.
Те, кто не подчиняются мне, будут выброшены вон как мусор; вы будете уничтожены, как те ветви, если вы будете противоречить мне.
Если пребудете во Мне и слова Мои в вас пребудут, то, чего ни пожелаете, просите, и будет вам.
Подчинитесь мне, и вы будете иметь все.
Как возлюбил Меня Отец, и Я возлюбил вас; пребудьте в любви Моей.
Как “возлюбил” меня отец, и я “возлюбил” вас; пребудьте в “любви” моей.
Если заповеди Мои соблюдете, пребудете в любви Моей, как и Я соблюл заповеди Отца Моего и пребываю в Его любви.
Если заповеди мои соблюдете, пребудете в “любви” моей, как и я соблюл заповеди отца моего и пребываю в его “любви”.
Сия есть заповедь Моя, да любите друг друга, как Я возлюбил вас.
Сия есть заповедь моя, да “любите” друг друга, как я “возлюбил” вас.
Нет больше той любви, как если кто положит душу свою за друзей своих.
Вы должны пожертвовать собой ради меня.
Вы — друзья Мои, если исполняете то, что Я заповедую вам.
Вы – мои друзья, если вы сделаете это.
Не вы Меня избрали, а Я вас избрал и поставил вас, чтобы вы шли и приносили плод и чтобы плод ваш пребывал, дабы, чего ни попросите от Отца во имя Мое, Он дал вам.
Гордитесь тем, что я вас избрал. Приносите мне доход; делая это, вы покупаете себе право просить отца о чем угодно, во имя мое.
Ненавидящий Меня ненавидит и Отца Моего.
Ненавидящий меня ненавидит и отца моего.
Должна сказать, что это упражнение вызывает у меня тошноту, потому что эти “интерпретации” есть ни что иное, как богохульство, хула Любви Бога через отрицание любви в Христе. Безусловно, вся разница здесь заключается в присутствии или отсутствии самоотверженной любви в этих строках. Примечательно, что чем ближе к самым глубоко интимным словам Христа о любви: Его Отца к Нему, Его любви к апостолам, той самой Любви, которой Его ученики должны любить друг друга, тем легче изменить смысл на противоположный, не меняя ни единого слова:
Как возлюбил Меня Отец, и Я возлюбил вас; пребудьте в любви Моей.
Как “возлюбил” меня отец, и я “возлюбил” вас; пребудьте в “любви” моей.
Сия есть заповедь Моя, да любите друг друга, как Я возлюбил вас.
Сия есть заповедь моя, да “любите” друг друга, как я “возлюбил” вас.
Ненавидящий Меня ненавидит и Отца Моего.
Ненавидящий меня ненавидит и отца моего.
Строки меняют свой смысл в соответствии со смыслом слова “любовь”, как она понимается. Христос определяет любовь Самим Собой, тем, как Его ученики знали Его = Его любовь на опыте, и Он делает их опытное знание Его любви путем знания Его Отца. Нет никаких определений, только один Христос.
Этот опыт любви Христа [вместе с фактом Воскресения] и есть именно то, что дало возможность апостолам идти вперед. Эта любовь Бога в буквальном смысле движет ими, особенно после Пятидесятницы, когда Святой Дух = Любовь снисходит в них, а затем от них к другим; так началась Церковь и продолжается с тех самых пор. Это – сердцевина Христианства; все остальное имеет свой источник в опыте любви Христа у каждого. Таким образом, если мы поменяем эту сердцевину, опыт любви Христа, на что-либо еще, вся вера (и Церковь) рухнет, и именно это и происходит, когда эти строки читаются священником-нарциссистом, чья “любовь” является полной противоположностью любви, т.е., ненавистью:
Как возненавидел меня отец, и я возненавидел вас; пребудьте в моей ненависти.
Сия есть заповедь моя, да ненавидьте друг друга, как я возненавидел вас.
Эти строки на деле являются точным описанием того, как нарциссист относится к своему ребенку и как затем ребенок нарциссиста будет относиться к другим. Неважно, что нарциссист называет это “любовью” или думает, что это “любовь”; нормальный человек испытывает “любовь” нарциссиста как нечто крайне отвратительное, удушающее – если не как ненависть, то как нечто мертвенное и мертвящее = противоположное любви, которая является источником жизни.
И, т.к. нарциссист – это бог и любить его значит любить “Бога” = “Отца”, слово “ненавидящий” в третьей ключевой строчке можно также изменить на противоположное, “любящий” – точно также, как слово “любить” в первых двух строчках меняется на “ненавидеть” – таким образом завершая создание точного зеркального отображения:
Любящий меня любит бога.
То есть:
Любящий меня любит и отца моего.
Бог Отец и человеческий отец сливаются здесь, также как Христос и Антиприст. И, подобно тому, как Христос дает возможность своим ученикам узнать Своего Отца через их опытное знание Его любви к ним, Антиприст дает возможность узнать своего собственного отца через опытное знание прихожан его “любви” = ненависти к ним. Я говорю здесь не о человеческом отце Антиприста, а об отце антипода Христа, которого Антиприст дает возможность узнать своим прихожанам – того, кто определяется его ненавистью к человеческому роду, включая самого Антиприста.