"Если вдуматься, Адольф Гитлер был первой поп-звездой."

(Дэвид Боуи)

 

 

 

Предисловие: о телемикроскопе

 

Год назад в статье “Утрата веры” я сочла необходимым написать о РПЦ МП следующее:

“… [вы] уподобляетесь окрашенным гробам, которые снаружи кажутся красивыми, а внутри полны костей мертвых и всякой нечистоты; так и вы, по наружности кажетесь людям праведными, а внутри исполнены лицемерия и беззакония.”[1]

… Вся глобальная и многоуровневая ложь РПЦ вдруг разом сложилась в одну картину. Вот Патриарх Кирилл лжет о Церкви, произнося пустые, фальшиво звучащие проповеди, лжет потому, что он не верит в Бога, а безбожник, сколько он не пытается сказать что-нибудь о Церкви и о Боге, не в состоянии выдавить из себя ничего, кроме фальшивки. Вот архиепископы и епископы, тоже не верующие, поднимаюшие Чаши за Евхаристией, а хор поет "Тело Христово приимите". А вот другие, истово верующие, вначале в могущество России, и лишь потом – в Христа, причем урезанного Христа, который подходит к их главной вере в империю. Впрочем, Христос вспоминается ими редко. Их паства, которая верит, что главное – правильное исполнение ритуалов, свечки в храмах, национально-православная атрибутика, не знает о Христе, Его апостолах, христианах первых столетий вообще ни-че-го. Весь этот ужас прекрасно вписывался в современную идеологию РПЦ, которая уже давно перестала быть православной и христианской, а стала "русской церковью", отправителем этнического и государственного культа. Ложь, среди которой, каким-то чудом еще происходит таинство Евхаристии.”

 

Эта статья была ответом на убийство о. Павла Адельгейма, последнего широкоизвестного священника РПЦ МП из тех, кто бескомпромиссно следовал за Христом и не боялся говорить правду. Его убийство вызвало шок и скорбь в России и почти никакой рекции – в мире, даже в православных кругах. Это неудивительно: христиан убивают ежедневно, во всем мире. Убийства (христиан и не христиан без различия) – это безусловное зло, и я не могу сказать, что убийство о. Павла было “особенным злом”. Тем не менее, в моем восприятии оно стоит особняком из-за своего густого и тяжкого символизма, символизма метафизического масштаба, который делает его событием, имеющим отношение не только к российским православным или гражданам РФ, но и ко всем людям. Для меня случившееся стало символическим актом абсолютного зла, которое в наши дни решило актуализировать себя в России. Зло выплюнуло одного из тех, кто ясно видел его приближение и сказал “нет”. Говоря более понятным для современного западного человека языком, последний белый рыцарь был убит драконом; королевство, наконец, захвачено и ворота открыты настежь; теперь ничто не сможет помешать зверю бросить свою армию в мир.

 

Мне любопытно, почему голливудские фильмы о плохих и хороших парнях, плохих и хороших ведьмах, плохих и хороших духах пользуются неизменной популярностью на “прагматичном, циничном Западе”. Почему сказка о каких-то хоббитах, несущих за тридевять земель некое дявольское кольцо ради того, чтобы бросить его в адский огонь, чтобы наконец восторжествовало абсолютное добро, воспринимается взрослыми людьми с энтузиазмом, вплоть до готовности играть роли из фильма и даже носить “единственное кольцо” (в специально отведенное для этого время), не боясь выглядеть при этом смешными, a христианин, осмелившийся заговорить о князе тьмы или падших ангелах, выглядит смешным в глазах многих. На мой взгляд, это похоже на упорный отказ всмотреться на реальность и увидеть упорную хроническую неспособность мира стать хорошим, несмотря на все наши усилия сделать его таковым или, говоря радикальным языком Евенгелия, признать, что “весь мир лежит во зле”[2]. Это просто-таки показательный случай из психологии К. Юнга: бессознательное ощущение присутствия абсолютного зла в мире переносится в безопасный формат ролевых игр в хороших и плохих ребят. Я делаю вывод, что над христианином, рассуждающим о зле, смеются потому, что он напоминает сознанию собеседника о том, что тот вытеснил и затолкал в самые темные и дальние углы своей души. Говоря о зле, христианин чудовищно серьезен; хуже того, он предпочитает называть его не просто “мировое зло” или “темные силы”, но “сатана” или “демон”, таким образом настаивая на том, что зло – это не абстракция, но что оно имеет реальность личности. Подобная ясность языка – это не только раздражающая особенность христианского мышления, но и очень важный его аспект. Я убеждена в том, что аллергия на ясность языка, особенно когда речь идет о "трудных" предметах, таких, как экзистенциональные и метафизические вопросы, является одним из важнейших составляющих в разворачивающейся перед нами и балансирующей на грани третьей мировой войны игре.

 

Однако, до того как приступить к собственно предмету этих заметок, я, как выдуманный рассказчик из романа “Доктор Фаустус” (и с которым я сейчас ощущаю некое сродство), представлю себя ради того, чтобы свести возможные ошибки относительно моей личности к минимуму. Это было бы очень простой задачей, вмещающейся в одну фразу, если бы мы жили в мире, где слова “Я – православная христианка, иконописец и художник” означали бы то, что они должны означать изначально. В нашем мире это не так, поэтому поясню, что я верю в Иисуса Христа, Сына Божиего и Сына Человеческого, моего личного Спасителя и Спасителя всего человечества – верю буквально. Из этого заявления следует моя убежденность в том, что христианин не может существовать без Церкви, котрая есть не что иное, как мистическое Тело Христа, опять-таки в самом прямом смысле этих слов. Далее – что иконописец обязан быть не номинальным христианином и хорошо знать богословие. Мое последнее, имеющее прямое отношение к этой статье, убеждение – что человечество не было бы способно совершать чудовищные преступления, если бы ему не помогал сатана, который есть ничто иное, как убивающая сила, ваккум отчаяния, дух, не имеющий возможности действовать в материальном мире непосредественно. Несмотря на все перечисленные эпитеты с безличным привкусом, он – личность. Сказав все это, я должна добавить, что я не отрицаю ни психоанализ, ни эволюцию, ни квантовую механику, которую я расцениваю (настолько, насколько я способна ее понимать) как “взрывающую ум” иллюстрацию активности Бога или даже “научную икону”. В вышеперечисленных фактах нет ни малейшего противоречия. Вера ничего не отнимает у человека, но дает ему возможность смотреть на мир с дополнительной, метафизической, точки зрения и видеть скрытые за видимым невидимые структуры. Это словно телескоп и микроскоп в одном инструменте, позволяющем видеть настоящий момент на фоне вечности.

 

 

О некоторых особенностях национального сознания

 

 Во время перестройки я была подростком, студенткой художественного училища, поэтому перестройка навсегда останется для меня временем свежего воздуха, даже сквозняка, чтения, слушания и разглядывания работ запрещенных до этого авторов, а также временем моей первой встречи с верой, которая позже привела меня к крещению. Мне известны свидетельства других, а именно, что перестройка воспринималась романтически (т.е., как воспринимала ее я) только мизерным меньшинством россиян, но мне сложно в это поверить. Я думаю, что почти каждый житель постсоветского пространства получил дозу изначальной эйфории и надеялся на лучшее. Пустые полки магазинов не особенно на меня повлияли, в отличие от свободы думать и говорить, поэтому я никак не могу согласиться с теми, кто проклинает Горбачева за полуголод и т.п.

 

Разумеется, я могу говорить только за себя и свой круг общения, но у меня сложилось стойкое впечатление, что сознание советского народа до Горбачева было идеалистическим или, по крайней мере, ему полагалось быть таковым. Главными официальными ценностями были братство, интернационализм, мир во всем мире, и самопожертвование ради счастья будущих поколений. Желание преимущественно материальных благ расценивалось как вульгарный “вещизм”. Даже если это и была всего лишь официальная идеология, мне не верится, что она, в той или иной степени, не сформировала сознание нации. Идеализм имел тень[3] воплотившуюся в образе внешнего и внутреннего врага. В брежневское время, предшествовавшее перестройке, советский идеализм заметно выдохся и утратил первоначальный блеск. Перестойка реанимировала национальную тенденциую к идеализму, а также добавила к советским ценностям свободу слова и веросповедания. В то же время, разрушив идею внешнего и внутреннего врага и явив нации полную картину преступлений против человечества, совершенных в СССР, она разрушила незамутненную самоуверенность национального сознания. Она также открыла нации ее собственную культуру во всей ее полноте (разрешив читать, слушать, и смотреть на все то, что раньше было запрещено) и собственную веру, Православное Христианство.

 

Перестройка запомнилась мне как чрезвычайно активное время многих открытий, больших надежд и жажды обретения смысла существования. Теперь я  понимаю, что то время было идеальным для того, чтобы привести нацию ко Христу или хотя бы к настоящим христианским ценностям – люди были по горло сыты подделками и жаждали настоящего. Беспрецедентное возрождение Церкви и обретение веры многими во время перестройки часто называют сейчас “вторым крещением Руси”. Важным аспектом этого возрождения были инстинктивное уважение к Церкви и ее неподдельный авторитет среди народа; на нее смотрели как на хранительницу идеалов – новых идеалов чистоты и правды. Христиане и не христиане начинали верить, не обязательно в Христа, но в существование чего-то, достойного веры. Конечно, были и другие, которым свобода и вера были глубоко безразличны, но они не являлись критической массой в том, что произошло потом. Область духа не оперирует линейным "больше – меньше", иногда и одного или нескольких людей довольно, чтобы предотвратить катастрофу.

 

Надежда и вера не появились ниоткуда и вне контекста. Контекст, который питал национальное сознание, был весьма мощным: древние города с их уникальной эклектичной архитектурой, разнообразные искусства, известная на весь мир литература, и т.д. Каким бы провалом ни была перестройка в экономическом и других отношениях, ее гуманистические идеалы открыли дверь вере. Они отнюдь не являлись чужеродным диссонансом в контексте российской культуры, которая была (изначально) христианской и европейской.

 

Я хочу предельно ясно обозначить и подчеркнуть важный аспект драмы: покрытая синяками, травмированная, инфантильная, привыкшая делать только то, что ей сказано и еле-еле справлявшаяся с неожиданно данной ей свободой нация решилась поверить – в Христа или просто в нечто большее, чем этот мир. Это “духовное возрождение” было слишком неподдельным и с ним надо было что-то делать.

 

 

“Свобода капитализма”

 

Все мы знали, что проклятые капиталисты только и делали, что обoгaщались, пили, курили сигары, и занимались сексом. России дали все это, в форме ТВ-шоу.

 

Государственные телевизионные каналы, которые в советское время показывали качественные фильмы (имеется в виду художественное качество) и научно-популярные программы, а во время перестройки – смесь из шедевров нашего и зарубежного кинематографа, андеграунд-культуры, “провокационных” документальных фильмов и прочих интересных вещей, внезапно начали кормить население бесконечными импортными сериалами и запредельно пошлыми юмористическими программами, прерывавшимися рекламой алкоголя и сигарет, а также сиськами с задницами (иначе не сказать) и половыми актами, снятыми в стиле, очень далеком от прекрасного. Это правда, что вульгарный юмор и порнографию можно услышать и увидеть на западном ТВ, но отнюдь не в том масштабе, в каком это было сделано в России, и уж точно не на государственных каналах. Я хорошо помню, как я была поражена, приехав Москву после трех лет в Австралии и включив телевизор. Те, с кем я говорила на эту тему, разделяли мои чувства. “Зачем они это делают, зачем показывают всю эту рекламу с пивом (люди тогда уже начали пить прямо на улицах), зачем этот тупой юмор?” Некоторые говорили, что “они” (вероятно, Запад или правительство, продавшееся Западу) нарочно развращают народ.

 

Конечно же, рядовой человек постсоветского пространства, не знакомый с эротическими журналами, секс-магазинами или публичными домами, в начале ощущал все эти новшества как изнасилование. Что до юмора, то он, вероятно, послужил средством для разложения вкуса и культуры, включая культуру речи, которая опустилась на удивление быстро.

 

Вскоре на помощь юмористической, алкогольной, и порнокампании была брошена оккультная. Внезапно появились бесконечные шоу “экстрасенсов”, “колдунов”, “ясновидящих”, опять-таки в беспрецедентном количестве. Газеты и журналы также были напичканы рекламой услуг работников оккультизма. Государственные ТВ каналы и "органы печати" – и эсктрасенсы, порнуха, идиотский юмор и почти ничего больше, словно бы некто поставил цель сделать из нации вечносмеющихся идиотов с одним-двумя основными инстинктами. Повторю, все это существует на Западе, но, как правило, за стыдливой занавеской и в гораздо более логичной пропорции к остальным вещам.

 

 

Разрушение культуры и памяти

 

Я приезжала на родину достаточно часто для того, чтобы помнить увиденное в прошлый раз, и достаточно редко для того, чтобы воспринимать новую реальность с остротой полупостороннего. Невозможно было не заметить, что старая Москва стала объектом систематического разрушения. Прекрасные здания 19, 18, и даже 17вв. уничтожались либо подвергались “разрушению с реконструкцией”. Этот новый термин идеально отражал взгляды тех, кто теперь правил Москвой и страной, и чей культурный уровень не позволял им понять разницу между, скажем, особняком 18 в. и его копией, сделанной из бетона. Культурная ценность разрушенных зданий была такова, что в любой европейской стране они были бы обречены на научную реставрацию и восхищение. Они были сохранены даже в СССР, в котором было уничтожено впечатляющее количество архитектурных шедевров прошлого. Не будет преувеличением сказать, что историческая Москва прекратила свое существование. Туристы могут теперь видеть отдельные старые здания, отдельные подделки-новоделы, но архитектурная среда, которая делает город настоящим старым городом со своей уникальной атмосферой, исчезла навсегда. Ушла “живая история в камне”, которая была доступна всем и которую поколения россиян впитывали в себя бессознательно. Ушла Москва, которую поэты называли “сердцем России” и которую каждый должен был обязан защищать до конца. То, как им образом исчезла Москва, было наиболее бесславным из всех возможных вариантов. И все, за исключением немногих энтузиастов истории и архитектуры, едва заметили это.

 

Другие российские города в разной степени разделили судьбу Москвы. Как некто заметил в блоге, "поддельные здания – поддельная история – поддельная нация".

 

 

Коллапс последнего национального мифа

 

В ряду культивируемых советским правительством “красных дней календаря” День Победы был поразительно настоящим. Красные флаги, портреты вождей, демонстрации и парады на 1 мая, 7 ноября, 23 февраля были неизбежными обстоятельствами жизни в СССР. В отличие от них, День Победы был в сознании народа святым днем: в тот день закончилась самая кровавая война в истории человечества и фашизм был побежден нами. Это была победа над мировым злом невиданного до того масштаба. Неважно, что в нашей стране тоже были концентрационные лагеря для своих же граждан или что вожди СССР подписали позорное соглашение с мировым злом до того, как оно пришло в наши земли. Победа над иной, т.е. инфернальной, идеологией – базисом для уничтожения целых народов, каким-то образом перевешивает факт прямолинейных массовых убийств и пыткок ГУЛАГа, не согласно невозможному подсчету потери человеческих жизней “больше – меньше”, но по смутному интуитивному ощущению некоего запредельного метафизического зла, превосходящего все человеческие способности.  Необходимо добавить, что во время войны и десятилетия спустя большинство советских людей не знало об истинном масштабе зверств, совершенных их собственным правительством на свой земле. В отличие от многих других, мой дед об этом знал. Он воевал, а затем, несколько лет спустя провел семь лет в ГУЛАГе. Тем не менее, День Победы был для него святым, несмотря на то, как его страна отплатила ему за победу.

 

Праздник 9 мая, несмотря на свою официальную часть, имел очень личную и искреннюю составляющую личных потерь, слез (“праздник со слезами на глазах”) и тихой гордости за свой народ. Обычные люди относились к ветеранам с искренним уважением и даже почитанием. Я думаю, что победа дала нации новый смысл существования вместо “построения коммунизма”, в которое к тому времени уже мало кто верил. Это была грандиозная воплотившаяся сказка, в которой добро побеждает зло, и мы были героями, спасителями всего человечества.

 

Я не знаю, как и когда именно главный национальный миф начал распадаться на части. Я наблюдала только внешние проявления этого процесса в День Победы: псевдоветераны, слишком явно моложавые, чтобы быть таковыми, с чуть ли ни сотнями медалей и орденов на груди; фарсово-патетические, невыносимо пошлые шоу, организованные правительством; георгиевские ленты, привязанные абсолютно ко всему, от машин до собачьих ошейников; полуголые пьяные юнцы, позирующие, словно бы для "Playboy", на фоне военных мемориалов и даже непосредственно на них, и т.п. Я также постоянно натыкалась на “Что происходит? – почему государство поощряет такое отношение?” в русскоязычных блогах. Точно также несколько лет назад я слышала похожие фразы по поводу рекламы алкоголя и “сисек-и-задниц”. Десять или пятнадцать лет назад того, кто посмел бы прицепить ленту Ордена Славы (т.е., георгиевскую) к ошейнику своей собаки, обругали бы или даже побили. Точно также, как и в случае с исторической архитектурой Москвы и других русских городов, происходил загадочный процесс испарения, размывания, растворения, и подмены ясных ценностей (честь, красота, добро) чем-то мутно-крошечным, возможно, слишком крошечным и вульгарным, чтобы с этим бороться. Кто может серьезно воспринимать человека, который пытается противостоять клоуну, заявляя, что его шутки оскорбительны? И разве не именно эта самая вульгарность шуток и должна в конце концов привести клоуна к его концу, сама по себе, без нашего участия?

 

 

Подмена смыслов

 

Ослабленное разложением и частичной потерей культурной памяти национальное сознание не могло быть разрушено, пока существовало хоть что-то настоящее, на что можно было опереться. Главный национальный миф был почти полностью вульгаризован и позже использован государственным аппаратом: антифашистский миф был переделан в инструмент для распространения фашизма (этот конкретный пример размывания смыслов далее будет рассмотрен более подробно). Россия все еще обладала потенциальным идеалом в лице РПЦ МП, Церкви, напичканной агентами ФСБ, в которой, тем не менее, были еще искренне верующие священники, следовавшие за Христом – и этого было достаточно, чтобы не позволить нации скатиться в размытое инферно полностью. РПЦ МП, со всеми ее безобразными компросмиссами с властью, все еще была настоящей Церковью. Советское правительство управлялось с ней, противопоставляя ее смехотворному “культу” социалистическую и коммунистическую идеологию, а также вынуждало ее к тихому сотрудничеству с помощью репрессий и шантажа. Теперешнее правительство России изобрело куда более утонченный метод: обязать церковь проповедовать ценности инферно, выдавая их за христианское учение, и тем самым сделать ее своей. В случае, если бы это удалось, результатом стала бы полная утрата нравственного радара прихожанами и обезглавливание Церкви и Христианства (буквальное устранение с тела Церкви ее Главы – Христа) перед глазами всей нации. Это уже свершилось.

 

Признаюсь, я не знаю, как говорить о таких вещах. В словах “разложение национального сознания порнографией”, “разрушение культурной памяти с помощью разрушения исторических зданий”, “верные Христу священники, служащие противовесом злу” и т.п. есть привкус абсурда или дешевой сенсации. Я понятия не имею, как выразить мое ощущение катастрофы, кроме как перечислить еще несколько абсурдных событий, между которыми нет явной связи: празднование юбилеев лагерей ГУЛАГа, причем не в память о заключенных в них, а как праздник “системы и ее работников”; награждение лидера КПСС атеиста Г. Зюганова духовным лидером РПЦ МП К. Гундяевым церковным орденом Славы и чести “за выдающиеся заслуги в деле защиты традиционных моральных ценностей русского народа”; превращение нашего любимого святого, преподобного Серафима Саровского, мистика и аскета, учившего, что “вся цель христианской жизни – стяжание Духа Святого”, в покровителя российского ядерного оружия и т.д. Портреты Сталина вместе с иконами, в том числе иконой императора Николая II, убитого предшественниками Сталина; “храм ФСБ”, строящийся прямо на Лубянке; флаги с Ликом Христа в руках русских “ополченцев”, воюющих с украинскими “фашистами”. Я пишу это и чувствую отвращение – отвращение, вызванное этими абсурдными фактами и моим бессилием донести до читателя их значимость. Будет совершенно естественным, если читатель просто пожмет плечами – “да, все это странно, абсурдно, дико – ну и что?” Где же обещанный трюк, который превратит весь этот бред в манифестацию асолютного зла? OK, перейдем, наконец, ко злу.

 

 

Современное лицо метафизического зла

 

Это очень тяжко. Так непередаваемо тяжело это описать, потому что оно так хорошо адаптировано к сознанию современного человека. Это не могло быть иначе, потому что зло не заинтересовано в том, чтобы быть легко обнаруженным. Как просто для нас видеть его в прошлом: человеческие жертвоприношения, костры инквизиции, Холокост прошлого века, ядерные взрывы в Хиросиме и Нагасаки, и т.п.

 

Ничего похожего на это в современной России нет. Вместо этого есть “загадочный мистер Путин”, который время от времени устраивает “конфликты” в соседних с РФ странах. Российское государство обозначает его деятельность словом “миротворчество”. Еще есть Церковь, проповедующая, что русские православные должны хранить веру, не поддаваться дьявольским искушениям мира сего, защищать родину и бороться с фашизмом. Все это не противоречит Христианству, если понимать слова так, как они должны пониматься: “вера” – как вера в Христа, “дьявольские искушения” –  как попытки дьявола склонить нас ко греху, “защищать родину” – защита ее от напавшего на нас и угрожающего нашей жизни врага, и “фашизм” – как, цитируя Wikipedia, “Фашистские движения, у которых есть определенные общие черты, включая культ государства, поклонение сильному лидеру, и акцент на ультранационализм и милитаризм. Фашизм рассматривает политическое насилие, войну, и империализм как средства для достижения национального возрождения и настаивает на том, что сильнейшие нации имеют право расширять свои территории за счет слабейших.” На практике же эти слова означают следующее: “вера” – это вера в превосходство нашего народа и в нашу мессианскую роль народа-богоносца; “дьявольское искушение” –  все дьявольские искушения приходят с Запада, который хочет уничтожить “Святую Русь”; “защита родины” – предупреждающий удар по территории того, кого мы считаем нашим врагом; “фашизм” – наше название для идеологии наших врагов в настоящий момент. То, что мы видим – это подмена смыслов слов. Продукт этого подмена – российская реальность, которая идеально вписывается в определение фашизма согласно Wikipedia. Россия называет Украину и всех, кто поддерживает ее, “фашистами”, но никто не обращает внимание на это противоречие.

 

Очевидно, что эта размытость и подмена смыслов не могла бы появиться без предпосылок; присутствовавшая в советской пропаганде огромная доза лжи, а также требуемая ею избирательность морали и этики у граждан подготовили плодотворную почву. Я надеюсь, что к этому моменту мне удалось сформировать у читателя некое туманное впечатление от прошлого русской нации и от ее настоящего положения. Я надеюсь также, что второе видится гораздо более туманным, чем первое, т.к. это и есть фактическое развитие событий, вперед к абсолютной бессмыслице. Любопытно, становится ли теперь яснее, куда направляюсь я – из российского тумана в туман западный.

 

Насколько я могу судить, основываясь на разговорах с местными жителями и на материалах западной прессы, Запад все еще очень хочет понять, “кто такой мистер Путин”. На это желание я могу ответить так: “Путин – это вы”. Вы изобрели постмодернизм, а мы дали вам его идеальное воплощение. Неужто вы его не узнаете?

 

Проблема с постмодернизмом состоит в том, что он делает любой смысл относительным, погребая его в бесчисленных ссылках гипертекста. “Как бы”, “как бы нечто”. Все есть все и все есть ничто и ничто есть все, но никогда – ничто. Говорить ясно – это “скучно”, говорить о вещах серьезно – это “смешно”, иметь твердые убеждения – это “старомодно”. Похоже на то, что главный страх посмодернистского сознания – стать объектом насмешки, поэтому оно насмехается надо всем заранее, на всякий случай. Постмодернист похож на мифологического царя Мидаса, который превращал все, до чего он дотрагивался, в золото, с той разницей, что обесценивание слов и тщательно культивируемая несерьезность постмодерниста превращают все, до чего он дотрагивается, в дерьмо. Если взглянуть на “загадочного мистера Путина”, РПЦ МП, и их последователей сквозь призму постмодернизма, их дела сразу начнут наполняться смыслом. То, что они смогли превратить в дерьмо или подделку культуру, историю, жизнь, церковь, даже Христианство, не вызывает никаких сомнений. Невозможно превратить Христа в постмодерниста, поэтому Его оставили в стороне. Только постмодернисты могут устроить невозможную “гибридную войну”, назвать ее “миротворческой миссией” и показать всему миру средний палец. И только постмодернисты за пределами России могут следовать игре, повторяя данные им имена и понятия, не видя очевидного и с готовностью предлагая свои задницы для содомии. Они знают, что “российские постмодернисты” смеются над ними но, следуя правилам постмодернистской игры, отказываются воспринимать это всерьез. Они бессильны назвать своим именем зло, которое не может быть повержено без “смехотворной” прямоты дурака.

 

“Но где же обещанное ужасное метафизическое зло, cатана?” – может спросить кто-то. Он здесь, разреженно-расплывчатый и прорывающийся к нам всякий раз, когда человек уклоняется от “да значит да и нет значит нет”. Сатана, в сущности, очень неявен и тонок; он проникает в человеческие умы, как сифилис – в мозг, медленно склоняя индивидуума к принятию предложенных им идей как свои собственные. В средние века он выглядил как монстр с рогами, позже – как чем-то даже романтический Мефистофель с чернильницей и пером наготове для подписания пакта, а сейчас – как пустой, не подходящий ни под какое описание постмодернист, гораздо более опасный, чем предыдущие воплощения.

 

Вот пример, иллюстрирующий мою мысль. Представим себе документальный фильм об убийстве. И представим себе также постмодернистский фильм об убийстве, сделанный в намеренно-несерьезном стиле, может быть, в стиле новой волны шестидесятых. В первым случае нормальной реакцией на увиденное будет, скорее всего, ужас, подавленность, гнев, и желание наказать убийцу. Во втором это может быть растерянность, смех, или пожимание плеч. Если какой-нибудь невежда выразит нормальное здоровое отвращение, от факта убийства и от того, как оно было показано, его поправят и пристыдят: перед тем, как реагировать, он должен приобрести некую утонченность, “образоваться”. Не только естественное чувство добра и зла повреждено в воображаемых зрителях, но и они сами, в свою очередь, уничтожают его в других (непосвященных), отказывая им в адекватности и правильности их реакции. Здоровое сознание дает трещины, поддается и принимает роли и правила игры. В конце концов оно теряет способность различать добро и зло и вступает в ряды производящих размытые смыслы и бессмысленные ценности. Второй фильм – это наша реальность сейчас. К несчастью, зрители-постмодернисты неспособны отличить воображаемое от реальности. Похоже на то, что только конец игры прочистит их восприятие, вероятнее всего вместе с ними самими, “зачищенными” с лица земли.

 

Я знаю о наличии многих других участников игры: наивных, испуганных, не желающих знать правду, и т.д. Некоторые просто устали от всего этого. Я и сама все больше и больше наполнялась усталостью, смотря бесконечную мыльную оперу украинской войны, потому что не видела в ней логического = человеческого смысла. Теперь я вижу смысл и больше не запытываюсь в противоречащих друг другу событиях – мне ясно, в каком направлении движется управляющая событиями сила и какие принципы она использует. Ее абсолютная цель, как и всегда – деконструкция всего, что есть здорового в человеческой цивилизации и создание тотального ада на земле. Раньше ее оружием были жестокие убийства людей, теперь она использует бескровное уничтожение человеческих умов. Это по-настоящему гениально! – так неявно, так забавно, так смехотворно. Это нечто вроде аналога водородной бомбы – он разрушет все, что дает право человеку называться "образом и подобием Божиим", а оболочка человеческого существа остается, совершенно неповрежденная и вполне готовая для зла.

 

Единственная деталь головоломки, которая мне я до сих пор не понятна – это позиция большинства Православных Церквей по всему миру. Я очень бы хотела иметь возможность задать их главам мучающие меня вопросы. Видите ли вы, как Православное Христианство извращается, превращается в пародию самого себя, и используется для дьявольских дел? Если вы понимаете это, то почему вы молчите? Потому ли, что вы полностью отдались второстепенным вещам, таким, как благо ваших наций или благо земной Церкви, оставив Христа в стороне? Наверняка вы знаете так же хорошо, как знаю это я, что возведение второстепенных вещей на трон вместо Христа неминуемо влечет падение этих самых второстепенных вещей, которыми вы так озабочены, а вместе с ними и падение ваших Церквей. Становится все более постыдным называть себя православным, потому что благодаря РПЦ МП Православие теперь ассоциируется с солдатами, дающими залп по мирным жителям, размахивающими флагами с Ликом Христа и выкрикивающими лозунги о “Русском Мире” и его борьбе с фашизмом. Что происходит?

 

Нужно ли мне писать финал? Какой финал может иметь абсурдная история, кроме смехотворного? Я обещала рассказать о метафизическом зле – вот оно. Я вижу разворачивающийся мутный хаос как нечто, имеющее определенные параллели с апокалиптическими видениями. Ни о каких предсказаниях речи нет: нам не дано знать сроки, но ощущение обреченности уже висит в воздухе. Нечто гораздо более серьезное, чем оно хочет казаться, поднимается на поверхность. Падение РПЦ МП и странное бессилие большинства Православных Церквей высказаться о происходящем, также как и другие компоненты, о которых говорилось выше, включая с постмодернистское отношение ко всему на свете необходимы для того, чтобы чуть-чуть приблизить апокалипсис. Теперь у нас есть постмодернистская Россия с ее новой национальной верой, “Русское Фашистское Православие”, против постмодернистского Запада, который смотрит на Россию и ничего не видит, ничего не понимает, потому что он видит собственную громадную тень[4] или свою карикатуру, смехотворный гротеск собственного постмодернизма. Ужасающая сила современного метафизического зла заключена в смехотворной микроскопичности и банальности его частей. Оно слишком абсурдно, чтобы относиться к нему серьезно. Оно точно рассосется само по себе.

Отнюдь нет.

 

У меня нет универсального рецепта того, как противодействовать метафизическому злу. Сама я верю, что Иисус Христос, который есть абсолютная Истина – это единственное противоядие от отравления нашего сознания, но для того, чтобы повернуться к бескомпромиссной, абсолютной истине, необходимо иметь достаточно смелости. Или же просто признать собственные ограниченность и недостаточность, для начала. Светская, менее надежная и временная альтернатива Христу – просто видеть и говорить правду. Но все это очень личные материи и изменения, которые не происходят коллективно, так же как и разложение наших умов. Бог же слишком уважает человеческую свободу, чтобы вмешиваться, если Его об этом не просят.

 

Поэтому я произношу эти слова только для себя: Господи, мы опять все испортили. Мы безнадежны, слабы и ничтожны без Тебя. Мы отравляем все, до чего мы дотрагиваемся. Пожалуйста, приди.

 

 

28 августа 2014